Ровно столько длился их разговор. Он был похож на покаяние двух ожесточившихся, измучившихся, отчаявшихся людей. Но один точно не хотел переступать через горький опыт, через реку слез и озеро мучений. Тот, как узник азкабана держася за полосатые штаны свободы и ни одним нервом на лице не выдавал внутренней неустойчивости и неуверенности в своей правоте. Он бился о железные прутья решетки, хотя она была открыта. Ему не просто дали ключ, ему отворили дверь, показали путь к другой жизни. Но столько лет прожитых в одиночестве всегда оставляют свой след  в походке (скованной и притихшей), в глазах (остывших и опустевших), и в сердце (истерзанном и кровоточащем).

Столько дум пробегало в голове с каждым ударом о тюремную ограду, столько раз вены отбивали такст агонии, столько слов останавливалось в гортани, когда отсчитывались считанные секунды до смелого их освобождения. Но говорил он только: не хочу, не могу, страшно.

Он давно привык быть заложником своих чувств, потому и не давал себе покоя каждый раз, как только они снова зарождались. Терзал, мучил, пытался расплавить на огне скупости и разламать молотом подозрения, застрелить пулей глупости. Но не все зависело от него, всегда что-то зависит от другого, умеющего доказывать, как факты, так и чувства.

Конструктивный ли диалог? Оправданы ли средства? Взвешены ли решения? Правильные ли действия? Логичные ли взаимоотношения?

31 одна минута головной боли. Выстрел в голову — лучший способ от нее избавиться на совсем.

m_Myrtle.